servitude

.term-highlight[href='/en/term/servitude'], .term-highlight[href^='/en/term/servitude-'], .term-highlight[href='/en/term/servetude'], .term-highlight[href^='/en/term/servetude-']
Original
Translation
P. 249

Les grandes vertus se cachent ou se perdent ordinairement dans la servitude ; mais le gouvernement tyrannique de Justinien ne put opprimer la grandeur de cette ame, ni la supériorité de ce génie.

С. 261

Великия добродетели скрываются или теряются обыкновенно в рабстве; но мучительское Юстинианово правление не могло затмить величество сей души, ниже превозходство сего разума.

P. 159

Dans le fonds Frederic III. n’étoit flatté que par les dehors de la royauté, par le faste de la représentation, & par un certain travers de l’amour propre, qui se plaît à faire sentir aux autres leur infériorité. Ce qui fut en effet l’ouvrage d’une vanité bourgeoise & puérile, se [p. 160] trouva dans la suite un chef d’oeuvre de politique : car la royauté tira la maison de Brandebourg de ce joug de servitude, où la maison d’Autriche tenoit alors tous les princes d’Allemagne.

С. 144

Фридрих III. не иным чем был обольщаем, как внешною знатностию королевства, отменным преимуществом и некоторым родом самолюбия, по которому чувствуется своя перед другими знатность; и потому то, что было в самом деле трудом мещанскаго и детскаго тщеславия, почитается в последовании за искусство в политике; ибо название королевства вывело Бранденбургской Дом из под ига рабства, под которым Австрийский Дом содержал всех Немецких Принцов.

История Бранденбургская (1770)
Фридрих II Гогенцоллерн
P. 177

Des mœurs austeres & mâles devoient servir de ressource contre la tyrannie. La mal étoit grand, mais les esprits étoient capables de supporter un plus grand reméde. Le courage vertueux des Athéniens s’indigna de la servitude. La République dont toutes les parties étoient saines, en [p. 178] faisant un effort pour chasser le Tyran, rompit aisément ses chaînes, & reparut plus libre que jamais.

С. 213

Строгие и мужественные нравы служить имели [с. 214] надеждою против Тираннии. Болезнь была велика, но и духи были в состоянии снести великое врачевание. Добродетельная у Афинян храбрость вознегодовала с огорчением на раболепство. Республика, у которой все части находились здравы, собрався с силами на изгнание тиранна, разрушила без трудности свои оковы и вторично явилася вольною паче прежняго.

P. 230

Dans l’état de nature les hommes naissent bien dans l’égalité : mais ils n’y sauroient rester. La société la leur fait perdre, & ils ne redeviennent égaux que par les loix. <...> .

[p. 231] La place naturelle de la vertu est auprès de la liberté : mais elle ne se trouve pas plus auprès de la liberté extrême, qu’auprès de la servitude.

De l'esprit des lois. T. 1 (1757)
Charles Louis de Montesquieu
С. 231

В естественном состоянии люди родятся весьма равны между собою; но они не могут остаться в сем равенстве. Сообщество заставляет их лишаться оныя, и они не бывают тако равны, как по законам. <…> .

Естественное место добродетели есть при вольности; но оная не бывает при неограниченной вольности равно так, как и при рабстве

О разуме законов (1775)
Шарль Луи де Монтескье
P. 22

L’anarchie régnoit par-tout & subsistuoit tous les désordres qui l’accompagnent aux douceurs & aux avantages que les hommes esperent trouver dans la société. Le peuple, cette portion la plus nombreuse & la plus utile de l’Etat, étoit réduit à un état de véritable servitude, ou traité comme s’il eût été réellement esclave. Le roi, dépouillé de presque toutes ses prérogatives, sans autorité pour former ou pour faire exécuter des loix salutaires, ne pouvoit ni protéger l’innocent, ni punir le coupable.

С. 32

Безначалие повсюду [с. 33] владычествовало и было причиною всех замешательств следующих после тишины и выгод, какия люди надеются сыскать в сообществе. Простой народ, сия многочисленнейшая и самая полезная государству часть, или был доведен до прямаго состояния рабства, или поступаемо с ним было так как бы он действительный был невольник. Лишенный почти всех преимуществ и власти Государь, в разсуждении предписания или исполнения полезных законов, не мог ни защитить невиннаго, ни наказать виноватаго.

P 44

Louis le Gros, jaloux d’élever une nouvelle puissance pour contrebalancer celle des grands vassaux, qui souvent donnoient la loi au monarque même, adopta le premier l’idée d’accorder de nouveaux priviléges aux villes situées dans ses domaines. Par ses priviléges, appellés Chartes de Communauté, il affranchit les habitans, abolit toute marque de servitude, & les établit en corporations ou corps politiques, qui furent gouvernés par un conseil & des magistrats de leur propre choix.

С. 67

Людовик ле Гро не терпеливо желая возвысить новую власть, и уравнить оную со властию сильных вазаллов, которые часто предписывали законы самому Государю, сперва принял намерение доставить новыя преимущества лежащим в его владениях городам. Чрез сии преимущества названныя общественными грамотами, зделал он жителей вольными, уничтожил всякое рабство и переменил их в политическия тела, которыя по собственному их избирательству управляемы были советом и правительствами.

P. 423

Auguste <…> résolut <…> de retenir toujours la souveraine puissance; mais sans prendre le titre de Roy si odieux dans une Republique. Il rejetta par la même raison celui de Dictateur perpetuel qui avoit coûté la vie à son grand oncle, & il se contenta de la qualité ordinaire d’Empereur, que les [p. 424] soldats pendant le tems de la Republique donnoient aux Generaux victorieux, & qu’il ne prit que pour accoûtumer les Romains sous un nom connu, à une autorité nouvelle & jusqu’alors inconnuë. Il conserva en même tems toutes les charges & les dignitez de l’Etat. <…> quoique dans le fond ces differentes dignitez dépendissent d’une puissance superieure qui les faisoit agir suivant ses vûës & ses interêts. <…> [p. 425] Ce Prince par une conduite si habile, accoûtuma insensiblement des hommes libres à la servitude, & rendit une Monarchie nouvelle, supportable à d’anciens Republicains.

С. 533

Август <…> вознамерился удержать на всегда Самодержавную власть, но не принимая имени Царя, нетерпимаго в Республике. Он отверг для сей же причины и имя всегдашняго Диктатора, которое было причиною смерти его деда, а удовольствовался обыкновенным названием Императора, которое [с. 534] воины во времена Республики давали победоносным Полководцам, и которое он взял в том виде чтоб приучить Римлян, под известным именем, к новому и неизвестному до толе Властительству. Он оставил при том все Чины и Достоинствы Государственные. <…> хотя в сущности сии разныя Достоинствы зависели от единаго вышняго Властительства, которое действовало ими по своим видам и пользе. <…> [с. 535] Сей Государь, толь искусным [с. 536] правлением, приучил непринужденно вольных людей к рабству, и соделал новую Монархию, сносную бывшим Республиканам.

P. 346

Les contributions qui se levent sur le peuple sont de deux sortes ; les unes réelles, qui se perçoivent sur les choses ; les autres personnelles, qui se payent par tête. On donne aux unes & aux autres les noms d’impôts ou de subsides : quand le peuple fixe la somme qu’il accorde, elle s’appelle subside ; quand il accorde tout le produit d’une taxe, alors c’est un impôt. On trouve dans le livre de l’esprit des lois, que l’imposition par tête est plus propre à la servitude, & la taxe réelle plus convenable à la liberté.

С. 76

Подати с народа собираются двоякаго рода; одни вещественныя собираемыя с вещей, другия же поголовныя, с числа людей. И те и другия называются налогами: вспоможение бывает когда народ означает число им сообщаемое, когда же он соглашается на все требуемое, то называется податью. В книге о Существе законов упоминается, что поголовные сборы свойственны рабству, а сборы с оценки вещей приличествуют вольности.

P. 81

Long-temps avant l’institution des communautés en France, les seigneurs accorderent des chartes de franchise ou d’immunité à quelques villages de leur dépendance. Mais ces chartes étoient fort différentes de celles qui devinrent communes dans le douzieme & le treizieme siecles. Elles n’érigeoient point ces villes en communautés ; elles n’y établissoient aucun gouvernement municipal, & ne leur accordoient point le droit d’avoir des armes. Elles ne contenoient autre chose qu’un affranchissement de servitude, ou un acte de manumission pour les habitans, une exemption de certains services onéreux & avilissans, & l’établissement d’une taxe ou d’une rente fixe qu’ils devoient payer à leur seigneur, à la place des impositions qu’il pouvoit auparavant mettre sur eux à discrétion.

С. 116

Хотя задолго прежде учреждения обществ во Франции владельцы давали грамоты на вольность или свободу некоторым городам и селам, которыя были в их зависимости. Однако сии грамоты весьма отличны были от тех, которыя сделалися общими во втором надесять и в третьем надесять веках. Они не преобращали сии города в общества; не учреждали там никакого вольнаго правления, и не доставляли им права иметь оружия. Оныя ничто иное в себе содержали, как освобождение рабства или действие на волю отпущения [с. 117] жителей, изъятие некоторых тягостных и подлых служеб и учреждение податей или определеннаго дохода, который должны они были платить своему владельцу вместо тех налогов, которые прежде он мог налагать на них по своему произволению.

P. 3

Mais ce n’est pas seulement dans les Lettres, que les femmes ont réussi. <…> Honneur qui seroit encore allé bien plus loin, si depuis plusieurs siécles les hommes n’avoient usurpé sur elles la conduite des Etats, & le Commandement des Armées ; ne leur ayant laissé en partage, que leur quenoüille, & les petits soins du menage, afin de les tenir dans une plus grande servitude ; la France en a donné un grand exemple par la rigueur de sa Loy Salique, qui exclud les femmes du Thrône, & de la Royauté.

С. 4

Но не в единых токмо словесных науках прославили себя жены. <…> Слава сия разпространилась бы еще и далее, когда бы за несколько веков пред сим, мущины не похитили у них права управления областьми и предводительства войсками; оставляя для них один только гребень и некоторыя домашния распоряжения, дабы содержать их в большем порабощении; Франция подала к сему великий пример строгостию закона ея Салическаго, которым [с. 5] жены исключаются от престола и царскаго наследия.

P. 415

One of the greatest advantages of our English law is, that not only the crimes themselves which it punishes, but also the penalties which it inflicts, are ascertained and notorious; nothing is left to arbitrary discretion: the king by his judges dispenses what the law has previously ordained, but is not himself the legislator. How much therefore is it to be regretted that a set of men, whose bravery has so often preserved the liberties of their country, should be reduced to a state of servitude in the midst of a nation of freemen

C. 199

Великое по истинне Аглинского нашего закона преимущество в том заключается, что в нем не токмо пороки, но и следующие по оным наказания точно определены и ограничены, и ничего на произволение Судейское не оставлено. Имеющий исполнительную власть Король, по представлению своих Судей, хотя и может [с. 200] смягчать казни, предписанные в законе; но при всем том он не есть законодатель сам. При таких выгодах нашего закона, и посреди всеобщей и всенародной вольности, не должны ли представляться жалостными такие люди, кои жертвуя жизнию за соблюдение вольности всенародной сами подвержены всегдашнему порабощению военного устава!

P. 415

For Sir Edward Coke will inform us,(e) that it is one of the genuine marks of servitude, to have the law, which is our rule of action, either concealed or precarious: “misera est servitus ubi jus est vagum aut incognitum.” Nor is this state of servitude quite consistent with the maxims of sound policy observed by other free nations. For the greater the general liberty is which any state enjoys, the more cautious has it usually been in introducing slavery in any particular order or profession. These men, as baron Montesquieu observes,(f) seeing the liberty which others possess, and which they themselves are excluded from, are apt (like eunuchs in the eastern seraglios) to live in a state of perpetual envy and hatred towards the rest of the community, and indulge a malignant pleasure in contributing to destroy those privileges to which they can never be admitted. Hence have many free states, by departing from this rule, been endangered by the revolt of their slaves; while in absolute and despotic governments, where no real liberty exists, and consequently no invidious comparisons can be formed, such incidents are extremely rare <…>.

C. 200

Бедственное заподлинно там водворяется рабство, говорит Сарр Эдуард Кок, где право человека не установлено, не известно, и сорокоустными молитвами получаемо бывает. Misera est servitus, ubi jus est vagum, incognitum, et precarium. Ниже такое состояние рабства согласно и с правилами той здравой политики, которая у всех вольных народов наблюдается. Ибо чем большая и всеобщая где вольность есть народа, тем с большею предосторожностию поступать должно при введении рабства в известное какое либо состояние и сообщество людей. В противном [с. 201] случае, как утверждает Барон Монтескю, подверженные сему жребию люди, видя что другие наслаждаются свободою, а они ее лишены, станут на подобие восточных Евнухов жить во всегдашней зависти, и ненавидить за то самое прочих людей, что они не могут пользоваться равномерными с ними выгодами, и будут завсегда чувствовать внутренно злобное удовольствие в истреблении тех преимуществ, к коим они сами не могут быть допущены. От сего происходит то, что многие вольности государства по отступлении от сего правила приведены были в опасность мятежную от тех самих людей, коих они учинили невольниками. Сии произшествия в деспотических и самодержавных правлениях очень редки. Ибо в таких государствах, где прямой вольности никто не имеет, там завидливого и сравнения между людьми не бывает <…>. 

P. 163

Les anciens philosophes regardent cet esprit de servitude comme une des causes de la ruine des Perses ; car de quel effort est capable un peuple auquel il ne reste pas même un sentiment de liberté ? Ces sages y ajoutent d’autres causes ; le luxe, principe corruption générale ; la mauvaise éducation des princes, sources des vices du gouvernement ; & le manque de bonne foi, d’où naissent l’adulation, la perfidie, & les crimes destructeurs de la société.

C. 170

Древние философы почитают сей дух рабства главною причиной падения Персов; ибо, к чему способен тот народ, в котором нет уже и чувствования вольности? Сии мудрецы полагают  еще и другие тому причины; роскошь начало всеобщего развращения; худое воспитание государей, источник пороков в правлении; и недоверенность, рождающая лесть, вероломство и злодейства разрушающие общество.

P. 207

Le sort des esclaves méritoit la compassion d’un bon prince, & [p. 208] Servius l’adoucit en bon politique. Il sentoit, malgré la barbarie des moeurs, combine il étoit affreux que la servitude se transmît de pere en fils, sans que l’humanité pût jamais rentrer dans ses droits ; combine des esclaves réduits au désespoir devoient être nécessairement ennemis de leurs maîtres ; combine il seroit facile de les attacher à l'état, en leur saisant espérer d’en devenir membres. Touché de ces raisons, que le sénat eut peiné à goûter, il permit non-seulement de render la liberté aux esclaves, mais d’incorporer les affranchis au nombre des citoyens. Le nom d’affranchis, qu’ils conservoient, rappeloit des idées humiliantes : c’étoit néanmoins un grand bonheur d’échapper à la condition servile ; d’autant plus que les Romains ne mettoient guère de différence entre leurs esclaves & leurs bêtes. Les affranchis n’entrèrent que dans les quatre tribus de la ville, les moins considérable de toutes.

C. 225

Жребий невольников заслуживал соболезнование разумнаго и добраго государя, и Сервий умягчил оной, как должно искусному политику. Он чувствовал, не взирая на варварские тогдашние обычаи, колико было ужасно, что рабство от отца переходило к сыну, и человечество [с. 226] не могло никогда войти в свои права; коликое число невольников приведенных к отчаянию, должествовали необходимо сделаться врагами своим господам; колико удобно было прилепить их к государству, обнадежив, что и они могут сделаться онаго членами. Тронутый сими причинами, которыя сенату не весьма приятны были, позволил отпускать не только на свободу невольников, но и включать уволенных в число сограждан. Имя отпущенников, оставшееся при них, приводило им на память унизительные понятия: однако почиталось за великое щастие избегнуть рабского состояния, паче тем, что Римляне не полагали никакого различия между невольниками своими и скотами. Уволенные вступали в первыя четыре гильдии города, самыя последния из всех.

P. 361

Les vertus chrétiennes & la saine doctrine, dont il resta toujours quelques traces, déposoient contre les vices dominans. On abusoit de la religion, ou faute de la bien connoitre, ou parce que les passions [p. 362] abusent de tout. Le sacerdoce faisant un corps séparé, ayant des intérêts particuliers, ayant été presque affranchi des lois civiles, exerçant en partie le pouvoir législatif, étant maître absolu de l’enseignement, gouvernant les consciences à son gré, commandant sous le nom de Dieu à des hommes qui ne raisonnoient point, qu’on empêchoit même de raisonner ; avec tous ces avantages, comment les prêtres, comment les pontifes, en des siècles corrompus, n’auroient-ils pas tenu les nations dans une espèce de servitude ?

C. 446

Христианские добродетели и святое его учение, от коих еще оставались всегда некоторые следы, вопиют против господствующих пороков. Сия святая вера употреблялась во зло либо по недостатку знания в оной, либо для того, что страсти людские повреждают самые лучшие узаконения. А понеже священный чин учинял из себя отделенное сословие, имел особливые выгоды, почти освобождался от гражданских законов, исполнял некоторым образом власть законодателей, был самовластным господином в учении, управлял по своей воли совестями, и повелевал именем Божиим таким людям, кои не могли и не смели рассуждать: то со всеми сими выгодами и в сии развращенные веки как же можно было, чтоб священники, а особливо священноначальники, не держали все народы в некотором роде рабства?

P. 453

Le peuple étoit sorti de la servitude. Ces villains, ces serfs de la glebe, à peine comptés auparavant parmi les hommes, étoient devenus les fermiers des seigneurs, & recueilloient les fruits du travail & de l’industrie. La liberté civile s’étoit élevée sur les ruines du [p. 454] gouvernement féodal ; mais la liberté politique, telle qu’on la conçoit aujourd’hui en Angleterre, n’existoit encore que très-imparfaitement.

C. 32

Роды людей, прежде называемые подлостью, крепостные крестьяне, разумеемые человеками учинилися откупщиками помещиков, пользовалися плодами и прилежания своего. Общественная вольность воздвигнута на развалинах феодального правительства; не та однакоже вольность политическая, какую находим ныне в Англии, она еще тогда не существовала или далеко еще была от совершенства [с. 33] своего.

P. 346

Les contributions qui se levent sur le peuple sont de deux sortes ; les unes réelles, qui se perçoivent sur les choses ; les autres personnelles, qui se payent par tête. On donne aux unes & aux autres les noms d’impôts ou de subsides : quand le peuple fixe la somme qu’il accorde, elle s’appelle subside ; quand il accorde tout le produit d’une taxe, alors c’est un impôt. On trouve dans le livre de l’esprit des lois, que l’imposition par tête est plus propre à la servitude, & la taxe réelle plus convenable à la liberté. Cela seroit incontestable, si les contingens par tête étoient égaux ; car il n’y auroit rien de plus disproportionne qu’une pareille taxe, & c’est sur-tout dans les proportions exactement observées, que consiste l’esprit de la liberté.

С. 111

Сборы, получаемые с народа, суть двоякие; одни вещественные, которые берутся с вещей; другие личные, кои платятся по головно. Мы находим в книге разум законов. Что поголовный налог более приличествует рабству, а сбор с вещей сходственнее с вольностию. Сие было бы неоспоримо, ежели бы платящие все равны, ибо в точном наблюдении соразмерностей состоит наипаче вольность.

P. 389

L. 333. Telle est l’origine de cette aristocratie Venitienne, de cette ancienne distinction de Nobles et de Plébeïens, qui rend les uns Maîtres et les autres Sujets. Toute l’autorité passa aux Patriciens ; et le Peuple n’eut pour lui que la servitude.

С. 307

П. 322. Таково есть начало той Венециянской Аристократии, того стариннаго различения дворян с подлостью, кои чинят одних господами, других подданными. Вся власть перешла к Патрициям, а народу осталось одно только рабство.

P. 183

L. 340. Ce prince gouverna injustement, et ne voulut regner que par le terreur ; ce qui donna lieu à une revolution qui rendit le Gouvernement aristocratique. Le Peuple, sensible aux bienfaits de ceux qui l’avoient [p. 184] délivré du Tyran, se soumit à leur conduite ; mais bientôt les Plébïens se sentirent dans les chaînes de la servitude ; le moment de la mort de Tarquin fut précisément l’époque où les Nobles commencerent à les opprimer. Le Peuple n’eut plus de part à l’Administration ; et toute la puissance passée dans les mains du petit nombre, devint oligarchique.

С. 116

П. 329. Сей Государь правил неправедно, и хотел править единым только страхом; что произвело замешательство, учинившее правление аристократическое. Народ, чувствуя благодеяние освободивших его от тирана, подчинил себя их поведению; но вскоре плебеяне познали тягость оков рабства, и час смерти Тарквина была точная эпоха, когда дворяне начали их угнетать. Народ не имел больше участия в правлении: вся власть, вошед в руки малаго числа, учинилась олигархическою.

P. 20

La Souveraine puissance n'est pas exempte de servitude ; car il y a bien de choses que l'on souffre dans les particuliers, qui sont néanmoins incompatibles avec la grandeur & la majesté des Rois, ils ne peuvent donc pas tout ce que peuvent leurs sujets ; aussi Seneque parlant à un homme de la premiere considération, ne feignit point de lui dire: Il ne vous est pas permis de faire cent choses que des gens de néant semblent avoir droit de faire. Croyez-moi c'est une fort grande servitude qu'une haute fortune : vous ne pouvez pas en bien des rencontres contenter votre inclination, ni venir à bout de ce que vous désirez le plus ardemment. Il faut, malgré que vous en ayez, donner audience à je ne sçai combien de personnes, écouter les plaintes de vos sujets, recevoir leurs requêtes, examiner leurs demandes & donner la meilleure partie de votre loisir à des affaires très-épineuses, & qui sont fort souvent de la derniere importance.

Л. 30 об. – 32

Самодержавная власть соединена есть с рабством, ибо обыкновенно многие упускают продерзости портикулярным людям, которые по состоянию своему от монаршескаго величества хотя и далеко отстоят, однако для государей не все то простително, что для их подданных, как и Сенека, говоря с одним знатным человеком, без закрытия ему сказал; сто дел есть таких, которые исполнить вам не дозволяетца, подлой же народ мнит право иметь оные предпринимать. Верь мне, что безмерное щастие тяжчайшее есть рабство: вы, имея к чему нибудь склонность, во многих случаях принуждены оставлять оную без удовольствования, ниже исполнить крайнее ваше какое ни есть желание, хотя случится вам иметь собственное какое дело, однако вы обязаны бесчисленному множеству людям дозволить иметь с вами свидание, слышать жалобы подданных ваших, принимать их прошения, разсматривать требования их, и лутчее ваше время препроводить в многотруднейших делах, которые иногда бывают подвержены великой важности.

Have you found a typo?
Select it, press CTRL+Enter
and send us a message. Thank you for your help!