Il nous apprend comment étoient armés tant de peuples différens que ce monarque traînoit après lui : aucun n’est oublié, du fond de l’Arabie & de l’Egypte, jusqu’au delà de la Bactriane & de l’extrémité septentrionale de la mer Caspienne, pays alors habité par des peuples puissans <…>.
On voit avec étonnement que ce prince possédoit autant de terrein qu’en eut l’empire romain ; <…>.
От него мы ведаем, как было вооружено такое множество разных народов, коих влек сей монарх за собою. Ни один народ не забыт в описании Иродотовом, начав от самой глубины Арабии и Египта, до живущих за пределами бактрияна и северной части Каспийского моря, где прежде обитали могущие народы <…>.
Мы видим с удивлением Государя сего обладающего не меньшим пространством земель Римской империи.
Après cette guerre du Péloponnèse, décrite par Thucydide, vient le tems célebre d’Alexandre, prince digne d’être élevé par Aristote, qui fonde beaucoup plus de villes que les autres n’en ont détruit, & qui change le commerce de l’Univers. De son tems, & de celui de ses successeurs, florissoit Carthage ; & la république romaine commençoit à fixer sur elle les regards des nations. Tout le reste est enseveli dans la Barbarie : les Celtes, les Germains, tous les peuples du Nord sont inconnus.
После сей Пелопоннезской войны, описанной Туцидидом, следует славное время Александра, Монарха достойнаго учителя своего Аристотеля, которой гораздо больше создал городов, нежели другие раззорили, и которой пременил союзы всей вселенной. Во времена Александровы и преемников ево, процветала Карфагена, и Римская республика начинала привлекать к себе глаза других народов; прочие же все погруженные в варварстве, Целты, Германцы, северные народы, были не известны.
L’on distingue encore la Géographie <…>
2°. En historique, c’est lorsqu’en indiquant un pays ou une ville, elle en présente les différentes révolutions, à quels princes ils ont été sujets successivement ; le commerce qui s’y fait, les batailles, les siéges, les traités de paix, en un mot tout ce qui a rapport à l’histoire d’un pays.
3°. En civile ou politique, par la description qu’elle fait des souverainetés par rapport au gouvernement civil ou politique.
География еще разделяется <…>
2. в Историческую, когда назначив какую-нибудь землю или город, представляет она разныя его перемены, каким Государям они были попеременно подданными; отправляемое там купечество сражения, заключения мира, словом, все, что относится к Истории земли.
3. В Гражданскую или Политическую, в рассуждении описания государств по их гражданскому или политическому правлению.
Il est certain, du moins, que le plus grand talent des chefs est de déguiser leur pouvoir pour le rendre moins odieux, & de conduire l’état si paisiblement qu’il semble n’avoir pas besoin de conducteurs.
Je conclus donc que comme le premier devoir du législateur est de conformer les lois à la volonté générale, la premiere regle de l’économie publique est que l’administration soit conforme aux lois. *C’en sera même assez pour que l’état ne soit pas mal gouverné*, si le legislateur a pourvû comme il le devoit à tout ce qu’exigeoient les lieux, le climat, le sol, les mœurs, le voisinage, & tous les rapports particuliers du peuple qu’il avoit à instituer. Ce n’est pas qu’il ne reste encore une infinité de détails de police & d’économie, abandonnés à la sagesse du gouvernement : mais il a toujours deux regles infaillibles pour se bien conduire dans ces occasions ; l’une est l’esprit de la loi qui doit servir à la décision des cas qu’elle n’a pû prévoir ; l’autre est la volonté générale, source & supplément de toutes les loix, & qui doit toujours être consultée à leur défaut. Comment, me dira-t-on, connoître la volonté générale dans les cas où elle ne s’est point expliquée ? Faudra-t-il assembler toute la nation à chaque évenement imprévû ? Il faudra d’autant moins l’assembler, qu’il n’est pas sûr que sa décision fût l’expression de la volonté générale ; que ce moyen est impraticable dans un grand peuple, & qu’il est rarement nécessaire quand le gouvernement est bien intentionné car les chefs savent assez que la volonté générale est toûjours pour le parti le plus favorable à l’intérét public, c’est-à-dire le plus équitable ; de sorte qu’il ne faut qu’être juste pour s’assurer de suivre la volonté générale. Souvent quand on la choque trop ouvertement, elle se laisse appercevoir malgre le frein terrible de l’autorité publique.
À la Chine, le prince a pour maxime constante de donner le tort à ses officiers dans toutes les altercations qui s’élevent entr’eux & le peuple. Le pain est-il cher dans une province ? l’intendant est mis en prison : se fait-il dans une autre une émeute ? le gouverneur est cassé, & chaque mandarin répond sur sa tête de tout le mal qui arrive dans son département.
[Примечание: выделенный фрагмент опущен переводчиком].
Известно по крайней мере, что наилучший дар начальников, скрывать власть свою, дабы она не столько противна была, и править обществом так тихо, чтобы казалось, будто нет нужды в правителе.
И тако заключаю, как первой долг законодавца соглашать узаконения с волею общею, так первое правило хозяйства народного наблюдать, чтоб все распоряжения согласны были с законами. Довольно в истинную, ежели законодавец по своему долгу снабдил во всем, чего требовало местоположение, воздух, доход, нравы, соседство, и все участные связки в народе, которыя он должен устанавлять. Совсем тем еще безчисленныя мелкости исправления и хозяйства остаются единственно мудрому разсудку правления; но в таких случаях имеет оно два неложныя правила, по которым поступать должно; первое, разум закона долженствующий служить к решению в случаях, которых прежде предвидеть было не возможно. Другое, воля общая, източник и прибавление всех законов, у которой всегда должно в недостатке спрашиваться. Как скажут мне узнать волю общую в таких случаях, где она неизвестна? Не ужли собирать весь народ при всяком нечаянном приключении? Тем [c. 19] меньше надобно его собирать, что нельзя верно положиться, будет ли значить разсуждение его волю общую, что средство сие совсем невозможное в великом народе, да оно и редко нужно, когда правление хорошо вразумляет, и начальники уже ведают, что воля общая всегда с стороны полезнейшей народу, то есть с стороны справедливейшей; так остается только быть справедливу, чтоб верно следовать воле общей. Часто ежели она когда явно тронута бывает, со всею страшною уздою власти народной она оказывается.
В Китае Государь почитает непоколебимым правилом винить начальников в приключающихся замешательствах между их и народом. Недостаток ли в хлебе, в которой области? Воевода сажается в тюрьму. Сделается ли где возмущение? Градоначальник сменяется и всякой правитель отвечает головою своею за всякое нестроение, случившееся в его правительстве.
C’est beaucoup que d’avoir fait régner l’ordre & la paix dans toutes les parties de la république ; c’est beaucoup que l’état soit tranquille & la loi respectée mais si l’on ne fait rien de plus, il y aura dans tout cela plus d’apparence que de réalité, & le gouvernement se fera difficilement obéir s’il se borne à l’obéissance. S’il est bon de savoir employer les hommes tels qu’ils sont, il vaut beaucoup mieux encore les rendre tels qu’on a besoin qu’ils soient ; l’autorité la plus absolue est celle qui pénetre jusqu’à l’intérieur de l’homme, & ne s’exerce pas moins sur la volonté que sur les actions. Il est certain que les peuples sont à la longue ce que le gouvernement les fait être. Guerriers, citoyens, hommes, quand il le veut ; populace & canaille quand il lui plaît : & tout prince qui méprise ses sujets se deshonore lui-même en montrant qu’il n’a pas su les rendre estimables. Formez donc des hommes si vous voulez commander à des hommes ; si vous voulez qu’on obéisse aux lois, faites qu’on les aime, & que pour faire ce qu’on doit, il suffise de songer qu’on le doit faire. C’étoit là le grand art des gouvernemens anciens, dans ces tems reculés où les philosophes donnoient des lois aux peuples, & n’employoient leur autorité qu’à les rendre sages & heureux. De-là tant de lois somptuaires, tant de reglemens sur les mœurs, tant de maximes publiques admises ou rejettées avec le plus grand soin. Les tyrans mêmes n’oublioient pas cette importante partie de l’administration, & on les voyoit attentifs à corrompre les mœurs de leurs esclaves avec autant de soin qu’en avoient les magistrats à corriger celles de leurs concitoyens. Mais nos gouvernemens modernes qui croyent avoir tout fait quand ils ont tiré de l’argent, n’imaginent pas même qu’il soit nécessaire ou possible d’aller jusque-là.
Великое дело, восстановить порядок и тишину во всех частях правления; великое [c. 20] дело, чтоб общество было покойно и закон почитаем; но ежели ничево больше не сделано, во всем еще этом будет более видимого, нежели вещественного: и всегда будут худо слушаться правления, ежели оно то только наблюдать станет, чтоб его слушались. Ежели уметь людей употребить таковыми, каковы они суть, хорошо, еще больше того стоет уметь сделать каковыми нужно, чтоб они были; власть наивсемощнейшая та, которая проницает до внутренности человека и не меньше над волями, нежели над деяниями господствует. Известно, что народы со временем становятся такими, каковыми правление их делает; воинами, гражданами, людьми, ежели оно хочет; простолюдинами, подлыми, когда ему угодно: и всякий Государь, презирающий своих подданных безчестит самого себя, показывая, что он не умел их сделать достойными почтения; делай же людей, ежели ты хочешь повелевать людьми. Ежели хочешь, чтоб повиновались законам, сделай, чтоб их любили, и чтоб для исполнения должного довольно было вспомнить, что должно. В сем то состояла великая хитрость правления древних в те отдаленныя времена, когда Философы давали законы народам и власть свою на то лишь употребляли, чтоб сделать их разумными и благополучными. Оттуда произошло столько законов ограничивающих роскошь и сластолюбие, столько учреждений, касающихся до нравоучения, столько правил народных, принятых и отмененных с величайшим [с. 21] старанием. Самые тираны не забывали сея нужныя части правления, они такою же прилежностию старались портить нравы своих рабов, сколько правители изправлять своих сограждан: но наши нынешния правления, думая, что уже все сделали, когда собрали несколько денег, и не воображают, чтобы нужно или можно было дойти до тех пор.
ROME, (Géog. anc.)
A peine cette ville naissante fut-elle élevée au-dessus de ses fondemens, que ses habitans se presserent de donner quelque forme au gouvernement ; leur principal objet fut de concilier la liberté avec l’empire, & pour y parvenir, ils établirent une espece de monarchie mixte, & partagerent la souveraine puissance entre le chef ou le prince de la nation, un sénat qui lui devoit servir de conseil, & l’assemblée du peuple. Romulus, le fondateur de Rome, en fut élu le premier roi ; il fut reconnu en même tems pour le chef de la religion, le souverain magistrat de la ville, & le général né de l’état.
ГЕОГРАФИЯ РИМ (древняя география)
Едва только насаждающейся сей город возвелся из своих оснований, как его обитатели спешили дать ему некоторый образ правления. Главной их предмет состоял в том, чтоб соединить вольность с начальством, и дабы того достигнуть, установили они роль смешенной Монархии, и разделили правительствующую власть между Начальником или Государем народа, Сенатом, которой должен был ему служить советом и собранием народа. Ромул, основатель Рима, был избран первым его Царем, и в самое то время объявлен Начальником закона, Самодержавным Судьею города и природным Полководцем государства.
CONCILE, s. m.
Les princes ont été établis par Dieu même pour gouverner les peuples & maintenir l’ordre public dans l’étendue de leur domination : d’un autre côté la conservation de la religion contribue au bien & à la tranquillité de l’état ; or il n’y a point de voie plus sûre pour préserver la religion de toute atteinte, que d’assembler des conciles ; <…>.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАТЬИ О СОБОРАХ
Цари установлены самим богом, дабы управлять народами, и общей порядок во всем своем владении наблюдать, с другой стороны сохранение закона приносит добро и спокойствие в государстве; а способа для сохранения онаго от нападений нет действительнее как созвание соборов; <…>.
<…> secondement parce que c’est le seul moyen de maintenir l’union entre le sacerdoce & l’empire, sans laquelle la société ne peut subsister. Le concours des deux puissances étant donc essentiel dans les choses qui regardent la foi, il en faut conclure que le consentement des princes Chrétiens est nécessaire toutes les fois qu’il est question de célebrer un concile œcuménique. Ajoûtez à cela que le consentement des princes représente celui des peuples ; car dans chaque état le prince est le représentant de la nation. Or ce consentement des peuples opere celui de toute l’Église, qui, selon la réponse de Philippe-le-Bel à une bulle de Boniface VIII. n’est pas seulement composée du clergé, mais encore des laïcs. Une autre observation à faire est que les princes Chrétiens n’ont pas perdu irrévocablement le droit de convoquer les conciles œcuméniques. En effet, comme ils sont obligés en qualité de magistrats politiques de veiller à ce que le bien de l’état, qui est intimement lié avec celui de la religion, ne reçoive aucune atteinte ; <…>.
Второе, что сей есть только один и способ для сохранения согласия между Империею и духовенством, без коего и общество сохраниться не может, почему вспоможение обоих властей быв нужно в [c. 149] вещах, касающихся до веры, то из того и заключается, что нужно согласие Христианских Государей к созыванию Вселенского собора, присовокупя к тому и то, что согласие Государя представляет согласие народное: ибо во всяком государстве Царь собою народ изображает, и так сие народное согласие производит с собою и соизволение всей церкви, которая по мнению Филиппа Ле Бела в его ответе на буллу Вонифатия VIII. не из одного духовенства составлена, но из светских. Другое примечание можно зделать, что Христианские Государи не совсем потеряли право созывать Вселенские соборы; ибо быв оне должны в сходственность звания политического начальника смотреть, чтоб польза государственная, которая соединена с пользою закона, не была повреждена <…>.
C'est Axiome du Droit de la Nature & des Gens, que celui des Parens qui est le plus près de la Succession est aussi Tuteur naturel du Prince Mineur.
<…> Le Souverain fera très sagement d'établir une Régence pour le Gouvernement pendant la Minorité́, ayant à sa tête ou un Roi ami, & reconnu généreux, ou une Mère tendre & prudente <…>
Есть правило естественного и народнаго права, что тот из сродников, который ближе к наследству, есть также природный опекун малолетнего Государя. <…> Государь благоразумно делает, когда назначит Правительство или Совет, для правления во время Малолетства, в котором бы начальником был или дружественный какой Государь, признанный великодушным, или чадолюбивая и разумная Мать <…>
The military state includes the whole of the soldiery, or such persons as are peculiarly appointed among the rest of the people for the safeguard and defence of the realm. In a land of liberty it is extremely dangerous to make a distinct order of the profession of arms. In absolute monarchies this is necessary for the safety of the prince, and arises from the main principle of their constitution, which is that of governing by fear; but in free states the profession of a soldier, taken singly and merely as a profession, is justly an object of jealousy. In these no man should take up arms, but with a view to defend his country and its laws: he puts not off the citizen when he enters the camp; but it is because he is a citizen, and would wish to continue so, that he makes himself for a while a soldier. The laws therefore and constitution of these kingdoms know no such state as that of a perpetual standing soldier, bred up to no other profession than that of war <…>.
Военное состояние заключает в себе всех ратных или таких людей, кои из числа народа особливо определены для безопасности и защищения государства.
В том государстве, где народ вольностию напитан, крайне опасным почитается иметь навсегда учрежденную регулярную армию; но в самодержавном Монаршеском государстве такое учреждение армии весьма нужным почитается для безопасности Государя, которой принужден управлять свой народ больше страхом оружия, нежели предписанными законоположениями. Напротив того в вольном государстве солдатская служба, [с. 177] заведенная на всегдашнем своем продолжении производит ненависть и подозрение в народе. В таких вольных государствах никто не должен принимать оружия иначе, как токмо с намерением для защищения своего отечества и закона. И приемлющий в таком намерении оружие не слагает с себя звания гражданского, но для того единственно, что он гражданин и желает быть всегда гражданином, делается на время солдатом и в поход идет. И так для сей причины законы Аглинские не позволяют и ныне иметь в государстве регулярной армии, состоящей из людей ни к чему другому невоспитанных, как токмо к одной войне <…>.
Вильгельм был весьма храбрый, предпримчивый и любочестивый Государь; был в градомудрии искусен <…>.
<…> contemned and hated by his subjects, over whom he tyrannized to the utmost of his power; abhorred by the clergy, whom he oppressed with exactions; and despised by all the neighbouring princes of Europe.
<…> презираем и ненавидим своими подданными, с коими он [с. 38] поступал с тиранскою властию; отметаем духовенством, которое он великими податями угнетал, и хулим всеми соседственными Государями.
Разсуждая о Едуарде как о воине, о законодателе, монархе, и как о частном человеке, видим, что он из всех Аглинских государей был величайший.
Combien d’ambitieux sans mérite cherchent les penchants du prince, afin de les servir, et de s’avancer eux-mêmes aux dépens de la vertu ! Que le souverain doit être circonspect ! Qu’il doit être sur ses gardes pour tromper l’oisiveté dangereuse des premiers, et la vigilance intéressée des seconds. Personne peut-être ne fut plus habile à se dissimuler de la manière dont je l’entends qu’Isabelle de Castille, cette Amazone catholique.
Сколько находится в Царских чертогах праздных людей! сколько там славолюбивых и неимущих никаких достоинств, кроме тех, что желают они овладеть склонностьми своего Государя; и стараются себя возвысить к предосуждению прямой добродетели всех! Останутся ли они в покое, приметя в муже отменном от них недостатки? Пощадят ли они его в злословии Государю своему? А Государь сколькоб осмотрителен и осторожен ни был, остережется ли от опасных и хитрых злословов, и предохранит ли себя от пронырливых и привязанных ко всяким страстям своих служителей?
Между тем никто в свете не умел так искусно притворяться, и такие хитрые делать в политике обороты, как Изабелла Кастильская Королева.
Ce fut en cet art de fournir toujours à l’attente publique, qu’excella le premier Roi du nouveau monde, le dernier Roi d’Arragon, & le Monarque le plus accompli de tous ses prédecesseurs, Ferdinand le Catholique. Il occupa sans cesse l’admiration de l’Europe, & il l’occupa bien plus par un prudent emploi de ses rares qualités, dont les effets glorieux se succedoient les uns aux autres ; que par tant de lauriers qui ceignaient son front. Sa politique superieure à celle des Princes ses rivaux, le fut encore plus en ce point, qu’il en sçut dérober les ressorts aux yeux de tout le monde, aux yeux de ceux qui l’approchoient, qui le touchoient meme de plus près: la Reine Isabelle son illustre compagne, les ignora, quoique passionnément aimée de Ferdinand, les Courtisans de ce monarque les ignorerent, quoique tousjours appliquez à les épier, à les démesler, à les deviner. Tous les soins de ces politiques curieux n’étoient que des coups en l’air: le Prince ne leur fut jamais connu que par les évenements successifs, dont le nouvel éclat les surprenoit de plus en plus.
В искусстве же обнадеживать публику всегдашним ожиданием отменных от себя дел наиболе прославился Фердинанд Католик, первой государь новаго света, последний Аррагонской король и монарх, превозшедший благоразумным правлением всех своих предшественников. Он обращал на себя удивление всей Европы, и занимал ее более благоразумным употреблением редких своих качеств, коих знаменитыя действия следовали безпрерывно одни за другими, нежели множеством лавр, украшавших его голову. Политика его, превосходящая всякую современных ему государей, была тем достопамятнее, что он умел скрывать все действующия ею пружины от глаз целаго света, от глаз своих придворных, и от всех весьма приближенных к нему людей. Самая королева Изабелла, светлейшая его супруга, хотя впрочем и страстно любимая Фердинандом, не знала однакож ничего о его намерениях. Придворные сего Монарха сколько ни старались испытывать и изведывать его предприятия, но все их покушения и все пронырства оставались до того тщетными, что знали они своего государя только по одним последствиям его деяний, коих новая громкость и новая слава приводила их в величайшее удивление.
Le penchant rend tout praticable : il facilite ce que le prince le plus despotique, et même le plus aimé, n’obtiendrait pas de ses sujets. Je suppose, pour un moment, qu’un prince, tel que je le dépeins, veuille assigner à ses peuples leur vacation particulière, et qu’il dise à celui-ci : soyez laboureur ; à celui-là : soyez matelot, et ainsi des autres.
Склонность творит все приступным и возможным даже и то, чего и самый деспотический, или и любимый от подданных своих государь от них получить и из них сделать не в силах; на пример представим себе монарха с таковыми свойствами, о каковых я теперь говорил, то есть самовластнаго, да пускай будет он притом же милостив и человеколюбив; пускай будет отец и надежда своего народа, однако и при таких добрых свойствах естьли вздумает распределить должности подданным своим по своему разсуждению, и судя по наружности о способностях их, и скажет иному из них: ты будь земледельцем, а другому, ты будь художником, и так далее: верно не удастся ему улучить чрез то им желаемое.
[Примечание: переводчик неточен – в соответствующем фрагменте оригинала речь идет о матросе, а не о художнике].
L’Espagne doit aisément reconnaître ici Philippe IV qui nous représente en sa personne les perfections partagées en tant d’autres : ce modèle sur lequel il faut se former pour être un monarque parfait, ce prince heureux dans ses entreprises, héros dans la guerre, sage et réglé dans ses mœurs, solide et fort dans sa foi, aimable dans ses manières, accessible au dernier de ses sujets; en un mot, grand homme en tout.
Испания предлагает нам оной в Филиппе IV, заключающем в одной особе своей столько добрых качеств и совершенств, что едва ли можно оныя найти раздельно и во многих Государях. Он может служить образцом для всякаго Монарха, желающаго быть совершенным правителем своего государства. Ибо Филипп, будучи щастлив во всех своих предприятиях, показывался храбрым на войне, мудрым и добропорядочным в поведении, твердым и непоколебимым в вере, любезным в обхождении, ласковым к последнему из подданных своих; одним словом, он был во всем велик и совершен.